Владимир Васильев - Джентльмены непрухи: [сб.]
— Значит, — угрюмо заключил Глебыч, — теперь от меня напрямую зависит существование Арбатско-Покровской? От моих поступков? От того, веду я себя как скотина или как человек?
Костик невесело улыбнулся:
— Если бы все было так просто... Сунул бомжу сто баксов — конечная станция. Вынул мальчонку из-под поезда — станция «Маросейка»... Увы. Не от поступков все зависит. А от того же, от чего зависят сами поступки. От помыслов. От устремлений. Проход из ирреала нельзя купить подачкой, его можно только выстрадать. По-честному. Искренне.
Глебыч некоторое время молчал.
— Прости меня, Костя... За «Маросейку». Я ее верну. Обязательно верну, вот увидишь.
— Верю, — серьезно отозвался Гений Калужской. — Во, поезд подходит!
Поехали я тебя с нашими познакомлю! Бран с Серпуховской, Верной, Борька! Отличные ребята!
— Поехали! — загорелся Глебыч и направился к поезду. Прямо сквозь облицованную плиткой колонну.
— Скажи, Костя, — обратился он к духу подземки через несколько секунд, — а если мы, скажем, напьемся по поводу возвращения «Остоженки», «Якиманки» или той же «Маросейки», это будет плохо? Мы не навредим нашей стихии в реальности?
— Если ничего дурного не натворим — не навредим.
— Тогда давай так и сделаем, а? В смысле, напьемся, кто бы первым свою станцию ни вернул?
— А давай! — залихватски махнул рукой Костя.
* * *
Бран, Верной и Борис и вправду оказались мировыми ребятами, невзирая что духи. Глебыч влился в их компанию легко и естественно, как встает на свое место недостающая деталька паззла.
И они напились — правда, раньше, чем собирались: весной 2003-го, когда на Арбатско-Покровской линии открылась станция «Парк Победы». За два года до переимнования «Измайловского парка» в «Партизанскую», за три до возвращения «Якиманки», за пять — до «Остоженки» и «Российской» и за девять — до второго на памяти Глебыча пришествия из ирреала станции «Маросейка».
май 2003
Москва — Николаев
РОК НА ДОРОГЕ
Полуавтобиографическая повесть с сильными преувеличениями
Любые мысли о сходстве описанных в повести людей с людьми реальными остаются на совести читателя, даже если имена, фамилии или иные приметы совпадают. Автор также осведомлен о некоторых хронологических нестыковках в тексте.
1. Who Do We Think We Are? (1973)
До появления Димыча группа даже еще не обрела название. Не было и клавишника Пашки. А были...
Было их пятеро. Давно и прочно, на уровне «семьи-родители» знакомые Андрюха Шевцов и Игорь Коваленко. Прибившийся к ним несколько позже Данил Сергеев. Приятель и сосед Андрюхи — Вадик Орликов, которого обыкновенно именовали просто «Малый». И недавний знакомец Данила, человек-иерихонская труба, Костик Ляшенко.
Ну и разумеется, Шура Федяшин — личность совершенно свихнувшаяся. Ну скажите на милость, кому еще паяльник может быть привычнее авторучки, как не психу?
Впрочем, обо всем по порядку.
Кто был молодым, тот знает этот странный зуд в руках, это непреодолимое желание взять все, что можно хоть с натяжкой именовать музыкальным инструментом, объединиться с приятелями, включить на запись простенький маг-нитофончик, недавно подаренный родителями и...
У кого нет подобных какофонических записей юности? Когда к обычной акустической гитаре добавляются подушки и пуфики в качестве барабанов, крышки от кастрюль вместо тарелок и какая-нибудь экзотика для создания шумового фона, типа пищащего счетчика Гейгера; гордо именуемого «синтезатором»? Через это прошел каждый. Ну, почти каждый.
Разумеется, и Димыч (в миру — Дмитрий Василевский) в свое время через это прошел. Отдельно от будущей группы;, ему компанию составляли собственные друзья юности — Андрей Дроботов и Валерка Уца. Группа, помнится, звалась «Небритый кактус» и конкурировала с другими дворовыми группами, которые носили не менее гордые названия «Помидоры» и «Кожзаменитель».
Основной состав будущей группы переболел страстью к какофоническим концертам сравнительно быстро. И к моменту знакомства с Димычем Игорь Коваленко уже являлся счастливым обладателем очень неплохой ударной установки брянского завода (подарок родителей), Малый — красной ромбической гитары «Стелла» средней паршивости, с которой он управлялся на редкость шустро и умело; Андрюха Шевцов успел обзавестись достаточно внятным басом «Тверь», который покорял с упорством маньяка. Ну а Костик и Данил пытались петь.
Димыча привел Шурик Федяшин, к тому моменту охотно взваливший на себя обязанности штатного инженера-электромеханика и оператора группы.
Сказал как-то, слушая пока еще далекие от цельного звучания рулады:
— Знаете, парни... Со мной в бурсе тип один учится. Димычем зовут. В радио он, говоря начистоту, ни хрена не рубит, но зато на гитаре играет. И — прошу внимания! — пишет песни. Мне нравятся, слышал как-то на мальчишнике.
В этой компании песни пока пробовал писать только Костик. Успел он сделать лишь три; и если просто под акустическую гитару они еще худо-бедно звучали, то командный вариант не устраивал никого.
— Веди, — после короткого совещания резюмировал Андрюха, выполнявший функции администратора и босса.
На следующую репетицию Шура явился в сопровождении сутуловатого парня в круглых очках. В потрепанном чехле парень принес гитару — как оказалось, самодел. Самодел был куда лучше инструмента Малого.
Назвался парень Димычем. Подключил гитару, примочку, взял несколько риффов. Цокнул языком.
— Ну, — сказал он после этого, — показывайте. Коллектив не очень уверенно, но почти без сбоев сыграл
«Беду земли».
— Рыхло, — резюмировал Димыч. — Драйва не хватает. Какая там тема? До-мажорчик, да?
Малый с готовностью нарисовал на бумаге обозначения аккордов.
— Гитару твою пожестче надо. Металла в тембра подпустить. Сможешь, Шурик?
— Не вопрос! — пожал плечами Шурик и принялся колдовать над микшерским пультом и эквалайзером. — Пробуйте!
— Поехали! — скомандовал Димыч.
Со второго квадрата его гитара вплелась в общее звучание. И — о чудо! — дотоле рыхлое и расхлябанное, оно неожиданно слиплось в довольно плотную основу, на фоне которой громыхал могучий голос Костика. Все натурально ахнули.
Перед припевом, после ритмической сбивки, ритм-секция разъехалась: Игорь на барабанах протянул целый такт, а Андрюха направил бас в припев уже после двух четвертей. Костик растерялся, и вместо жесткого, подчеркнутого музыкой:
Нет!
Я не хочу, чтобы было так!
прозвучало нечто маловразумительное.
